Место бытования: Новосибирская область, Сузунский район, село Бобровка

Организация: Новосибирский областной центр русского фольклора и этнографии

Номер: 57

Описание

Село Бобровка старинное, самобытное, с богатым историческим прошлым. Оно было основано в 1786 году. В наше время это Сузунский район Новосибирской области. Основатели - Иван Андреевич Бобровский и его сын Василий, уральские казаки, сосланные за участие в Пугачёвском восстании на медеплавильный завод «её императорского величества Екатерины второй». Здесь, в Завод-Сузуне, плавили в ту пору медь, серебро, а с 1766 года чеканили сибирскую медную монету.

Иван Андреевич был человеком предприимчивым, занимался мыловарением. Сын Василий продолжил дело, решил построить мыловаренный завод. И обратился в канцелярию горного начальства с просьбой продать ему для домашней надобности железо, а также чугунный мыловаренный котёл весом в два с половиной пуда. Канцелярия приказала котёл для В. Бобровского изготовить и продать, «чтоб в оном им мыло было варено непременно за ним смотрение и к тому принуждать неослабно». Помимо мыловарения семья Бобровских занималась землепашеством, пчеловодством, коневодством и крепко встала на ноги. Росла и деревня, называемая в народе Мыльникова. Но завод просуществовал не долго.

Как рассказывал Владимир Иванович Бобровский, дома у его отца, Ивана Севастьяновича, хранился ответ государев на прошение переименовать Мыльникова в Бобровское. Документ утерян, но деревня стала называться Бобровское, а потом Бобровкой.

«Чалдоны мы», - говорил дед Гриньша, сын Владимира Ивановича Бобровского, коренной сибиряк, потомок ссыльных первопереселенцев. Вот уже более 230 лет жители Бобровки хранят традиции русских старожилов: песни, обряды, язык своих предков. На 1910 год в Бобровском было 939 душ мужского пола (и, примерно столько – женского). В списках непричисленных переселенцы Курской, Рязанской, Пермской, Вятской, Тамбовской и Тобольской губерний.

Сейчас в деревне Поротниково недалеко от Бобровки живёт замечательная рассказчица, хранительница фольклора - Галина Ивановна Абрамова, в девичестве Бобровская. Её детство, юность и молодость проходили в селе Бобровке. Она рассказывала мне о своём дедушке, Владимире Ивановиче Бобровском, о его семействе, о жителях села Бобровки. А ещё рассказывала сестра Галины Ивановны, Татьяна Ивановна Райич, тоже в девичестве Бобровская, да дед Гриньша, сын Владимира Ивановича Бобровского, да сосед Бобровских, Михаил Егорович Петкеев. Жанровую природу собранных материалов можно определить как устный рассказ.

Устные рассказы занимают важное место среди произведений русского фольклора Сибири. Это один из древних жанров устного творчества. Устные рассказы имеют глубокие жизненные корни, в них слышны отзвуки обычаев и обрядов, правовых и этических норм, они являются памятью народа, особым образом отразившей действительность, в которой они формировались и развивались. По устным рассказам можно судить, о чём мечтал, во что верил, чем восхищался, над чем смеялся народ. Переселенцы, как неотъемлемую часть своего бытия несли обычаи и обряды, бережно сохраняли свою традиционную культуру, включавшую в себя и устно-поэтическое творчество. Как собиратель фольклора я застал устно-поэтическую традицию в селе Бобровке ещё активно бытующей, с богатым репертуаром, высокоразвитым стилем повествования. Произведения устного фольклора содержат сведения о бытовой и духовной культуре сибиряков. Мир духовной жизни села Бобровки представлен в контексте домашнего и общественного быта, в неразрывном единстве со своей социально-трудовой жизнью крестьян, показывает исторические условия, при которых происходило действие устных рассказов.

Надо сказать, что деревню Поротниково в народе называют Чирухой. По имени местной речушки Чирушке, притока Оби. И в беседах с сельчанами в Бобровке, в Поротниково мне было отрадно слышать народный язык, родной и близкий говор. Вырос-то я на Севере, но ещё с детства помню это часто повторяемое «щёканье»: «а щё», «нищё», «защем», «щас», «ишшо», «пущай», «шшупать», «прям» (а не «прямо»), «кто» и «хто», «нихто», «знат», «быват». Так говорила моя бабушка, так говорила моя мать. До отъезда на Север они жили в Сузунском районе в селе Болтово. Именно такой говор слышится до сих пор в семье Бобровских.

Устные рассказы о жителях села Бобровка я начал записывать в 2016 году от Галины Ивановны Абрамовой в экспедициях Новосибирского областного центра русского фольклора и этнографии. А в августе две тысячи восемнадцатого прибыл в Бобровку в составе фольклорной экспедиции, в которую входили новосибирские фольклористы Нина Чикунова, Ольга Баткина и студенты Новосибирского государственного педагогического университета. По приглашению Галины Абрамовой мы в Поротниково принимали участие в деревенском фестивале «До третьих петухов». А потом она устроила нам встречу с родственниками в Бобровке – Григорием Владимировичем и Марией Владимировной - сыном и дочерью Владимира Ивановича Бобровского. Чикунову и Баткину интересовали старинные песни, которые знали и пели в семье Бобровских. А меня – рассказы из жизни села.

Дед Гриньша – разбитной, громкоголосый старик с рыжей бородой. Кажется, что шутки да разные истории из него сами выскакивают. И он рассказывает, как у них в Бобровке девки гадали на Святки*…

«Вот дед мой. У них в яру был хлев. Коровы, телёнок, а там ещё бараны, овечки были дальше. Он услыхал: ага, девчонки на Святки гадать собираются!

Хотят в хлеву в темноте барана поймать и пошшупать: лохматый он или голый? Мол, ежели у барана хозяйство лохматое, то жених будет богатый, а ежели голое, то - бедный. Ну и вот, дед взял тулуп овчинный. Надел. Зашёл во хлев. Нагнулся да и заголился. Пущай девки гадают! А одна девка взяла и как поймала его за хозяйство-то. И заорала! И оттеда – бежать! Девки – за ней! А дед пришёл домой, залез на печку. Лёг и лежит, хохочет про себя.

Девки заходят:

- Ха-ха-ха!

Она за стогом сена им рассказала:

- Поймала, - говорит, - голого за это дело!..

Вот и поворожили…»

 

Внучка Владимира Ивановича Бобровского, Татьяна Ивановна Райич, в девичестве Бобровская, училась в Новосибирском педагогическом университете, где преподавателем был фольклорист и учёный, Михаил Никифорович Мельников. Она вспоминала.

«Из всех сузунских сёл Бобровка была на особом месте. Благодаря людям, которые жили в этом селе. Мы не так давно с моей крёстной, с Людмилой, обсуждали прозвища жителей Бобровки. Она говорила:

- Ой! Не дай бог в Бобровке сотворить чё-то не то! Так словцом наградят - до семи колен будет известно. Отразится на детях, внуках…

А в Бобровке и правда, были свои мастера на всякого рода обзывалки, словечки, прозвища.

Я помню, у нас в больнице работала женщина, санитарка, Надя. Детей не было, и она всю свою любовь направляла на мужа, Федю. В деревне такая нежность была не принята, вызывала насмешки. Но насмешки не злые. У Нади был дефект речи: она некоторые буквы не выговаривала. Например, вместо «захворал», говорила «захвояй». Её спрашивают:

- Как у тебя Федя-то?

Она говорит:

- Ничего. Только захвояй…

И Надьку стали звать «Надя Захвояй». И Федю:

- Какой Федя-то?

- Да Захвояй!..

Прозвища жителей Бобровки иногда не соответствовали личности или внешности человека. Получалось необычное сочетание. Вот пример: пастухом овечьим у нас был мужик. Страшный до изнеможения! Тёмен ликом, одутловатый, хотя мужичок не пил. Всё лицо покрыто оспинами, будто иголками разными исколото. А со временем эти рябинки забились пылью и стали чёрными. Чем-то его лицо напоминало перепелиное яйцо. И нет, чтобы назвать его Страшилой. Ему дали прозвище «Волшебник». Это настолько к нему прилепилось, что опять же, заменило фамилию. И не только ему, но и его детям. У него девчонки были.

- Девки вон пошли.

- Каки девки-то?

- Волшебниковы…

А это уже не родители наши, а деды назвали. Я понаслышке знала об этом человеке. Сама ещё маленькой была. А помню, что был такой персонаж в деревне Сёма Лисин. Семён, значит. У него была огромная копна волос. Шапка на голове не держалась – спрыгивала с этой копны. Так вот, ему дали прозвище «Сёма Лисин Лохматый Человек»…

У стариков прозвища были интереснее. И почему-то в голову сразу пришло слово «Шеперя». Вроде, как без злости, а с лёгкой досадой. Я так понимаю, что это от слова «шепериться» - делать что-то медленно, невпопад.

Мне приходилось в качестве ругательства слышать слово «Росомага*». Ну, это, как правило, когда руки не из того места растут, и у человека ничего не получается:

- Эх, Росомага ты, Росомага!

Часто это относилось к нам, к девчонкам. Когда сделаешь чё-то не так, и всё шиворот-навыворот. Ну, я не знаю, от чего? Росомаха что ли? Хотя, если посмотреть на росомаху, она и впрямь так неуклюже ходит и бегает.

Счастье наше, что мы выросли в этих условиях, окружённые такими людьми. В результате у нас есть, что сказать, есть, что вспомнить, есть, что передать. Здорово! Люблю наших стариков…»

 

Разговор о народном словотворчестве продолжила сестра Татьяны Ивановны – Галина Ивановна Абрамова.

«Вот у нас в семье было такое слово, обзывка такая: «Потёма». Наверное, вот как темнота наползает, потемь. Ничего яркого не видно. И человек, как в потёмках ходит. Он ни песню спеть, ни работу сделать. Такой вот безликий – Потёма.

Потом ещё вот такое:

- Тенёто ты голбишно!

Тенёто – это обычно в углах избы накопится. А если ещё в голбце в темноте тенёто, то за ней – совсем непроглядная тьма! Тоже по смыслу подходит к Потёме или хуже того – клеветнику и наветчику, который тень на плетень наводит.

Или ещё:

- Пестерка ты да без ручки! – говорила наша бабушка.

Ну, пестерка – это плетёная корзинка. А если у неё ещё ручки нет – да как же с ней неудобно сладить-то! Она никчёмная вещь. Вот так неумеху, никудышнего человека называла Степанида Дмитриевна, жена Владимира Ивановича Бобровского.

Ещё было такое слово: «Нехалюзна». Ну, бабёнка кака-то неопрятна да неприглядна. Может быть, мужичок нехалюзный.

«Пыхнуть» - словом этим пользовался наш дед Володя:

- Ох, щас возьму, да как пыхну до Егорши!

То есть быстро пройдусь, пробегу. К соседу или пробежать по улице – пыхнуть!

«Отень» – во сто раз хуже лени:

- Лень – это ишшо куды ни шло. А вот када отень на тебя навалится…

О человеке, который живёт только тем, чтоб наполнить, набить свой желудок, говорили:

- Тебе бы токмо Ятреба своё набить!..

Вот как Степанида Дмитриевна ругалась на пакостника:

- Ах ты, Варнак! Я вот громком (голиком) тебя отхожу!

На неопрятно одетого человека (допустим, тулуп распахнулся, опояска ослабла):

- Ишь, рассупонился!..

На ребятишек, слоняющихся без дела:

- Чё ты шаврашь туды-сюды?

На слишком смешливого человека:

- Ты пошто ржёшь-то эдак? Ажно усердие (осердие) видать…

Баба Стеша говорила:

- Не та ленива ленивица, котора не строит баню, а та ленива ленивица, котора в готову не сходит.

- Охтимнеченьки! – сетовала она иногда на что-то.

Говор трудно передать на бумаге. Степанида Дмитриевна говорила так:

- Моя свещка догорела, Влодюшка. Пошли, ли щё ли, нощевать…»

Лексику говора жителей села Бобровки можно отнести к смешанной. В ней в разной мере представлена лексика традиционно старожильческая и лексика из говоров поздних переселенцев: южнорусов, а также украинцев и белорусов. Многие слова давно устарели и в современных толковых словарях помещены с пометками: «устар.», «истор.», а в говоре жителей села Бобровки иногда активно употребляются.

В самой Бобровке, в основном, живут обычные православные христиане. А вот в деревне поблизости от неё жили старообрядцы, кержаки. В устном рассказе Татьяны Ивановны Райич, она ещё девочкой выясняла, кто они такие.

 

Кто такие кержаки?

«Малая Бобровка – это деревня староверов, километрах в семи от села Бобровки. Основана была в тысяча девятьсот двадцать восьмом году с разрешения советской власти. А в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году её ликвидировали. Люди разъехались, кто куда. И многие перевезли дома в Бобровку…

Я не знаю почему, но в Малой Бобровке дед бывал часто. Может быть, там жила какая-то родня. Он любил там бывать. И рассказывал об этом. А я маленька была, лет восемь. Спрашиваю:

- Дед! А кто такие кержаки?

Он мне говорит:

- Ну, это люди такие.

- Дед! А вот мне чудно: пошто мы не кержаки, а они - кержаки?

- Ну, они по-другому Богу молятся.

- А как по-другому?

Он мне показывает пальцы. Мол, мы крестимся тремя пальцами, а они – двумя. Я говорю:

- Они чё не русски люди?

- Русски люди. Самые, что ни на есть, русски люди!

- Но они каки-то нехороши?

- Пошто? Хороши, работяшши. Не пьюшши, не куряшши.

- А! Кто не пьёт, не курит – те кержаки?

- Да не… у них строгости больше.

- Какой строгости у них больше, деда?

- Ну, они вот как промеж собой, значит, сядут, когда у них гулянка…

- Дак они не пьюшши!

- А это когда свадьба! И они пьют только пиво. Хороше пиво – медовуху. Ну, дак они идут туда, где свадьба, и каждый со своей кружкой, со своей чашкой. И не дай Боже, да они это променяют!

- А пошто? Заразные, штоль?

- Нет. Ну, так у них положено. Принято так у них.

- Ага. А как они узнают: вот выпил он маленько пива, другой выпил. Как узнают, чья там кружка? Кружки-то все одинаковы.

- Ну, да. А они на кружку каждый свою верёвочку. У кого синенька, у кого зелёненька, у кого бусенька…

- У-у-у!

Дед сидит, сидит. Потом:

- Хых! – засмеётся.

Головой помотает. И опять:

- Хых! Разъязви те!..

Я спрашиваю:

- Чё, деда?

- Чё, чё? Это они сначала: синенька, зелёненька, бусенька. А после второй или третьей кружки уже и не смотрят, где кака верёвка. Хлёшшут не глядя!»

 

Дед Гриньша, Григорий Иванович Бобровский, рассказывал, что за обедом у них часто находились темы для разговора.

 

Разговоры за столом

«Я помню, как мы разговаривали за столом. Ребятишки придут со школы. Садились за стол шесть или семь человек. Они все сядут. Бабка Степанида вот таку чашку на стол поставит. И успевай, хлебай! Прочамкашь – выйдешь из-за стола так. И вот за столом кто-то из ребятишек говорит:

- Тятя! А нам сёдня на уроке географии сказали, что наша Земля кругла, и она вращается вокруг Солнца.

У деда-то, Володи, своё понятие, что Солнце крутится вокруг Земли. А у нас старичок один жил – теперь вот как через плотину ехать туда, за речку, на бугре – дед Крапивин. Он говорит:

- С какого лешего Земля крутится?! Ежели бы она крутилась, дак Петру Акимычу давно бы уже каменку снесло!..

Деду Володе доказывают, мол, так и так. А он:

- Чё вы мне городите? Я в деревню к куму сколь ни еду – дорога пряма. Ни хрена она не кругла!..»

 

Галина Ивановна Абрамова рассказывала о своём дедушке, Владимире Ивановиче Бобровском. В её рассказах речь у Владимира Ивановича яркая, своеобразная.

 

Куды подалась?

«Галина Бобровская окончила школу и поехала поступать в Алтайский институт культуры. Её дед, Владимир Иванович Бобровский, обращается к старшей сестре Галины Татьяне:

- Таньша! Куды ето наша Галина собралась поступать? Слыхал – в Барнаул поехала. Бывал я в Барнауле-то. Ничё так городок. В Николаевском - то я даже в бардаке (публичном доме) бывал. Ты-то учишься в Николаевском на аблаката (адвоката). А она куды подалася? На кого?

Татьяна отвечает:

- Дед Володя! В институт культуры поступает наша Галя.

- А хто оно тако – институт етот? Што за хренешшина?

Сам с бородой, в голубой толстовке, в парусиновых штанах, в шляпе фетровой.

А Татьяна ему говорит:

- В Доме культуры будет работать Галя. Как Зоя Васильевна Гефеле. Она – заслуженный работник культуры.

Дед хлоп ладонью по колену:

- Тьфу, разъязви те! Полоумная. Куды подалась? Ведь исстари велося, даже в сонниках писалося, что актёр снится к нишшате. Кому наша Зойка не должна? Считай, усей деревне должна, и не думат отдавать. Ак несчо (не с чего), хоть и народная. Пропала наша Гальша! Пропала…»

Зипуны

«Село Бобровка в соседях недалеко от села Мышланки. Там проживал мой дедушка, Владимир Иванович Бобровский. Ну, степенный такой. Пошутить любил. Но обстоятельный. А братец его, Михайло Иванович, авантюрской натуры был человек. Огроменного роста, крепкого сложения. До восемнадцати годков любил он походить по кулачным боям, побиться. Маленько подопьют медовухи. Начинают бузить. И – в Мышланку, «зипунов бить», - как он говорил. А почему зипунов?

Ну, Бобровка-то, в основном, деревня чалдонска была. А в Мышланку прибывало много расейского люда. В лаптях приезжали, в зипунах. Это потом обживались и сапогами обзаводились кожаными. А до того в лаптях прибывали да в зипунчиках драненьких. Оттого-то «зипунами» их и прозвали.

И вот Михайло ходил биться с «зипунами». Придут, побьются на кулачках до первой крови. Потом замирятся. Мировую самогоночки попьют, побратаются. И – домой! К утру где-то явятся. Матушка всё ждала, переживала:

- Колды же он образумится?

- Вразумления в нём нет! – сетовал его отец, Иван Севастьянович.

Уважаемый человек на деревне. Школа у него была своя. Держал он школу до тысячи девятьсот одиннадцатого года, пока церковно-приходскую не открыли. Три зимы у него учились. Так начальное образование называлось: «Три зимы». Читать, писать, шшитать ребятишки учились у него. А вот сынок вишь, какой уродился. Бугай огромный, а покою от него родителям не было.

Вот как-то раз прочёл Михайло в «Вестнике», в «Петербургских ведомостях», что идёт набор добровольцев на Англо-бурскую войну. И записался. Родители перекрестились:

- Слава Богу! За ум взялся. Хватит «зипунов-то» хлестать. Пора бусурманов аглицких побить. Чтобы они народы на Юге Африки шибко так не угнетали.

И отправился Михайло Иванович на Англо-бурскую войну. И бился не на жизнь, а на смерть за народы Южной Африки. Потом бился он в Перву мировую войну за Россию-матушку. Вернулся домой героем при крестах Георгиевских. Видать, недаром он силушку свою на «зипунах» примерял».

Мы в фольклорной экспедиции в селе Бобровке. Сидим в гостях у Марии Владимировны и Григория Владимировича, у сына и дочери Владимира Ивановича Бобровского. С ними уже побеседовали, пьём чай. А к хозяевам пришёл в гости сосед их отца – Михаил Егорович Петкеев. Он хорошо знал Бобровских. И поведал несколько историй из жизни семьи.

 

За брата

«Это мне отец покойник рассказывал. Дедушка Иван Севастьянович Бобровский, деда Володи отец, он служил в русской армии при царе, по тем временам семь лет. А потом за брата, Степана Севастьяновича, отслужил ещё семь лет. И вот как это случилось.

Время-то подошло Степану Севастьяновичу служить, старшему. А он женился. Значит – отсрочка. За это время Иван отслужил семь лет. Теперь через семь лет Степана опять призывают на службу. А у него ребёнок родился. Что делать? Иван Севастьянович старосте и говорит:

- Если мне будут деньги платить и по четверти вина привозить, я отслужу за Степана…

И ведь ездили. Отвозили вино с благодарностью. Как уж там – Бог его знат! Только вернулся Иван со службы уже в зрелом возрасте. И на деньги те, что ему платили за службу, он себе дом построил. Так-то вот».

 

На пашне

«У нас в семье Бобровских самый молодой-то был Борис Иванович. Он мне крёстным ещё доводился. И вот он мне рассказывал:

- Мишенька! Мы ведь робили. На пашню, бывало, выедем. А дед Степан как старший говорит:

- Ну чё, ребята? Каши поели?

- Поели.

- Ишшо ешьте. Сёдня работать не будем.

Ночь переночевали. Дед по своим понятиям на пашню садился, извините, голой задницей. Ага! Если терпимо, значит можно сеять. Если примерзает, надо воздержаться.

- Ещё, ребята, каши ешьте! Коней кормим.

Вот подошло время.

- Так, ребятушки! Завтра утром встаём…

Каждому назначено, кто что делает: кто боронит, кто сеет, кто заборанивает.

А нам, говорит, с Арсёнкой (это его средний брат, Арсентий Степанович) в распоряжение конь. До обеда Арсёнка ездит на коне, после обеда – я. Коня в обед ещё покормят, попоят и всё. И опять в работу.

У нас, говорит, с Арсёнкой мозоли на задницах. У мужиков – мозоли. Дед Степан сам едва шевелит ногами. Он всю ночь коней кормит. Днём некогда кормить, только напоят и всё, и – вперёд!

Но зато неделя прошла, поправились.

- Ну, ребятушки!.. – дед Степан перекрестится, поклонится людям, скажет, - «Спасибо! Так, Бориска, – баню топить!».

Всё! Моя задача: седлать коня и – в деревню! Пока там соберутся, то сё, а я первым прилечу. Баню заказали, топится. В бане вымылись. Потом все вместе едем на пасеку. Там отъедаться, гулять, медовуху пить!..

Вот так, и работать, и отдыхать умели».

В устных рассказах интересным представляется наличие местного колорита в бытовых сюжетах у людей старшего поколения – архаичный в своей основе язык, яркая речь, образная, красочная, легко воспринимается на слух современным человеком, несмотря на обилие диалектизмов. Рассказчики часто обращаются к диалогу, но не пытаются индивидуализировать речь героев. Характер героев оттеняется интонационно. Устный рассказ живёт в своём устном бытовании, для него важна эмоциональная окраска интонации рассказчика. Очевидно, село Бобровка – это один из немногих очагов традиции устного рассказа на территории Новосибирской области.

 

*Тексты воспроизводятся в литературной редакции автора близко к оригиналу, с обязательным сохранением подлинной народной речи, диалектных форм языка.

 

Носители традиций

Абрамова Галина Ивановна (в девичестве Бобровская), 1965 г.р., родилась в селе Бобровке Сузунского района

Райич Татьяна Ивановна (в девичестве Бобровская), 1957 г.р., родилась в селе Бобровке Сузунского района

Бобровский Григорий Владимирович, 1936 г.р., родился в селе Бобровке Сузунского района

Петкеев Михаил Егорович, 1934 г.р., родился в селе Бобровке Сузунского района

 

Собиратель

Проталин Б.Е.

 

Экспедиции:

2016 – Б.Е. Проталин (Новосибирский областной центр русского фольклора и этнографии)

2018 – Б.Е. Проталин (Новосибирский областной центр русского фольклора и этнографии)

 

Исследователи

Под ред. Докт. Филол. Наук А.И. Фёдорова Словарь русских говоров Новосибирской области. Новосибирск, 1979

Золотая птица: Сказки А.Е.Егоровой из собрания М.Н. Мельникова// сост. и комм. Т.Ю. Мартыновой. Новосибирск, Областной центр русского фольклора и этнографии, 2006

Русские сказки Сибири и Дальнего Востока: волшебные и о животных/ Российская Академия наук, Сибирское Отделение, Институт филологии. Новосибирск, 1993

 

Публикации

Проталин Б.Е. Пыль в сапоге. Записки собирателя. Новосибирск, 2023. (Новосибирский областной центр русского фольклора и этнографии).

 

Формы фиксации

Устный рассказ «Зипуны» (запись 2023 года). – Звуковое приложение к книге Проталина Б.Е. «Пыль в сапоге. Записки собирателя». Новосибирск, 2023. (Новосибирский областной центр русского фольклора и этнографии). Читает Проталин Б.Е.

Устный рассказ «Кто такие кержаки?» (запись 2023 года). – Звуковое приложение к книге Проталина Б.Е. «Пыль в сапоге. Записки собирателя». Новосибирск, 2023. (Новосибирский областной центр русского фольклора и этнографии). Читает Проталин Б.Е.

 

Фото

01 - Карта 1864 год, деревня Мыльникова (Бобровская)

02 - Владимир Иванович Бобровский

03 - Михаил Иванович Бобровский, брат Владимира Ивановича Бобровского

04 - Семейство Бобровских, Владимира Ивановича и Степаниды Дмитриевны, 1947 год

05 - Татьяна Ивановна Бобровская (впоследствии Райич) и Михаил Никифорович Мельников

06 - Галина Ивановна Абрамова (в девичестве Бобровская)

07 - Григорий Владимирович Бобровский на деревенском фестивале «До третьих петухов» в деревне Поротниково, 2018 год

 

Организации, имеющие отношение к ОНН

Наименование: Новосибирский областной центр русского фольклора и этнографии

Тип ответственности: хранитель